Один раз зимой, когда Аня и Катя катались, как всегда, с горки, Катя вдруг как-то странно упала – и не кричит, и не встаёт, а только тихо зовёт Аню. Аня подошла, Катя говорит:
— Я упала.

— Ну и вставай, — говорит Аня.

— Не могу, — тихо сказала Катя. – Очень болит.

Аня побежала домой, папа принёс Катю на руках, её положили в постель, пришёл врач – оказалось, дело серьёзное, у Кати перелом. Приехала машина, и Катю увезли в больницу.

Больница у Кати особая, строгая. Дети лежат на специальных кроватях – широких и жёстких, чтобы всё правильно срасталось. У кого рука сломана, у кого нога. И никого не пускают к ним в гости, даже взрослых.

Катя ещё маленькая, ей очень грустно.

После уроков Аня пришла к Катиному окну. Стекло почти доверху было замазано белой краской, но кто-то раньше прокорябал в нём дырочку, и Аня стала смотреть в неё и искать Катю. Она видела палату, многих незнакомых ей детей – они лежали, или медленно ходили, или сидели и смотрели куда-то вдаль. Ане не было видно, где кончается их взгляд. Что они видят.

И тут Аня заметила Катю. Такую знакомую! Прямо тут, возле окна. Как все дети здесь, в сереньком халате, только личико совсем домашнее, Катино. С её кудрявыми белыми волосами, каких нет больше ни у каких других детей. Катя полулежала в кровати и медленно играла с надувным утёнком. Просто держала его перед собой и смотрела на него. И что-то ему тихонько иногда говорила. Так же, как она играла, наверно, и час, и два до этого и собиралась, наверно, играть и завтра, и потом…

Аня увидела Катю и заплакала. И совсем перестала что-нибудь видеть сквозь стекло.

Аня подумала, что Катя вот так, совсем одна, играет, играет здесь всегда… Как будто ничего особенного нет вокруг неё… И если бы она, Аня, не пришла к ней сегодня, у неё бы ничего не было, только этот её утёнок. И может, ещё час Аня бы к ней не пришла – зашла бы после уроков вместе с Мариной из их класса к ней домой или в кино – а Катя бы так и играла…

И тогда Аня закричала скорей в окно:

— Ка-атя! Катя-а!

И Катя тут же всё поняла – что пришла Аня! Прямо сейчас стоит за окном, здесь! Она встрепенулась, улыбнулась и стала вдруг совсем другая. Она стала смотреть на окно, но ещё не видела Аню – через какую дырку Аня смотрит, где Анин глаз. Наконец нашла и стала совсем счастливая. Аня подставила к окну ящик, встала на него и показала Кате через верхнюю, незакрашенную часть окна раскраску, которую ей купила, и открытку, и апельсин. Аня кричала в окно что есть силы, и Катя кое-что слышала. А что отвечала ей Катя, Аня совсем не могла разобрать.

Рядом с Аней, у соседнего окна, стоял папа, который пришёл к другой девочке, она лежала сзади, в конце палаты. Девочка была маленькая, у неё было заплаканное лицо, она кричала изо всех сил:

— Папа! Принеси мне веер!

— Что? – никак не мог понять папа.

— Веер! – кричала девочка. – Хочу веер!

— Какой веер? – наконец разобрал папа. – Зачем?

— Махаться, махаться! – показала девочка. – Он мне очень нужен!

— Хорошо, хорошо, — закивал головой папа.

Тут Аня опять посмотрела на Катино окно и увидела, что Катя держит записку, которую написала и приложила к стеклу. Аня прочитала, что Катя всё время кричала: «СПАСИБО!»

Аня нашла в портфеле кусочек бумажки и карандаш и тоже стала прикладывать свои записки к стеклу и держать, пока Катя не прочтёт.

Так они записками и разговаривали.

И ещё, конечно, рожицами помогали – чтобы было понятно всё.

Наконец Кате с той стороны принесли обед, надо было расходиться.

Аня подумала, как сейчас пойдёт домой, на троллейбус, по шумному городу, мимо зоопарка.

Она всё может: везде ходить, всё делать, на всё смотреть… не через дырочку…

Аня стояла такая печальная!

Она ещё раз посмотрела на окно и тут увидела, что Катя, оказывается, приложила к стеклу новую записку: «АННА, НЕ ГРУСТИ!»

И улыбнулась Ане в своём сереньком халате.

Кате было хорошо и радостно.

К ней только что приходила Аня, ещё даже не ушла, и всё вокруг неё там, в больнице, уже совсем другое, не грустное, даже не чужое, потому что Аня ещё когда-нибудь придёт, пусть и не сегодня, не очень скоро – она есть у неё всегда.